Свет и тень Брянского леса

…Луна освещала присыпанные снегом верхушки сосен. Деревья трещали на крепком морозе. Трое, оглядываясь, подошли к окраине леса.В лунном свете серебром блестели рельсы железной дороги. У поворота под небольшую горку двое ключами стали раскручивать стык рельса, третий огромной железной лапой выдергивал из шпал костыли. Поддев квадратную головку, он всем телом наваливался на инструмент, и костыль с писком выскакивал. Партизан, подхватив рукой, отбрасывал его в кювет. Минут через десять рельс отсоединили от полотна и лапой отвели стык слегка в сторону. Еловым лапником замели место стыка и скрылись в лесу.
Через час в клубах пара показался состав. Впереди паровоза катилась груженая шпалами открытая платформа. На повороте паровоз слегка замедлил скорость, более легкая платформа проскочила стык, но под паровозом рельс подвернулся, он стал крениться, в конце концов, уткнулся тендером в кювет и опрокинулся. Цепочкой за ним стали опрокидываться вагоны. Платформы с танками вставали на дыбы, танки, сорванные с упоров, опрокидывались и, катясь по инерции, давили теплушки вагонов. Огромное багровое пламя из раздавленной цистерны поднялось выше сосен, ярко осветив катастрофу. Горели вагоны, в них с треском рвались снаряды. В панике немецкие солдаты бежали к лесу. Из раздавленного тендера паровоза хлестал кипяток, выбрасывая облака пара.

Через день место аварии было расчищено и дорога востановлена. Шел март 43. Такие диверсии становились почти ежедневными.

Дед Игнат ближе к обеду вышел поглядеть, где его корова. Мало что со скотиной может случиться в такое лихое время. С утра и самолеты летали и стреляли из-за речки. Деду было уже за восемьдесят, и его война не страшила. Он еще в турецкую служил ездовым. Семьи не было, а все имущество заключалось в пестрой корове, трех курицах и крытой соломой хате.

Стада, когда-то исправно пасшегося возле речки, на месте не оказалось. Колхозных коров погнали на восток, а свойских почти и не было. Дед, твердо перебирая лаптями и опираясь на толстую палку, обошел камыши, дошел до мостков. Пробурчал в седую бороду:
— Можа на тэй берег яе черт понес?

Осторожно переступая по шаткому мостку перешел реку и не торопясь, пошел к лесу по заливному лугу. Месяц назад туда нагнали народу, что-то там копали, строили. Местных туда не пускали патрули. Дед уже грешным делом подумал, не пустили ли его пеструху солдаты на котловое довольствие.

— А што, до чаго дотянувся, то и трофей.

Только странное дело, патрулей не было видно и в лесу было тихо. На краю леса ломаной линией была выкопана огромная канава. Игнат постоял, подивился чудной канаве и пошел вдоль нее.

— Эй, хто есть?

Лес тихо шумел на ветру, ближе к низине наметился разрыв в канаве, и дед вошел в лес.

— Господи, во наворотили.

Весь лес был изрыт ямками, траншеями.
— Хлопцы, иде вы? Эй!

Напрасно дед звал, в лесу было тихо. Везде были видны следы бегства. Среди мусора кое-где валялись винтовки, на брустверах грудами лежали патроны, сумки с гранатами.

— Утекли паразиты, эх, хлопцы, хлопцы. Скока оружья покидали.
За кустом торчал зеленый щит пушки.

— Даже пушку кинули.

Дед погладил рукой по тонкому стволу сорокапятки.

— Ладная пушечка и снаряды вон, як карандаши. Что за люди, что у их за ахвицеры? Покидали, покидали, хай вражина забираить. Ай, поганцы. Дед стоял среди этого хаоса и думал: “В наше время так не тикали. Позорно было. Сховать надо все ето, можа ще вярнутца”.
Он подобрал валявшийся брезент, постелил на дно траншеи и стал сносить на него винтовки. Их насобиралось много, тут были и обычные с четырехгранным штыком и какие-то непонятные деду с дырками в стволе и коробкой патронов. Собрав все, покряхтев от усталости, он сел и стал разматывать онучи. Здоровенные холстины слегка прикрыли ворох винтовок, и дед забросал их землей. Присев на пенек, он тоскливо посмотрел на пушку.

— Не, ету я уже не закопаю, разви хворостьем закидать.
Домой он попал только к ночи, во дворе ждала его корова.
— У холера, йде черт носив.

Пеструха только моргала большими глазами и тихо мычала.

За домашними делами незаметно прошло три дня. Немцы появились в деревне только один раз, двое приехали на мотоцикле. Поспрашивали, нет ли солдат и коммунистов, а потом постреляли подвернувшихся кур и уехали. Через день за рекой снова загрохотало. Бревна в хате ходили ходуном, с крыши сыпалась солома, но дед так и не слез с печи. Как только поутихло, он услышал, что кто-то ходит во дворе, потом стукнула дверь.

— Есть кто живой?

— А ты хто будешь? — спросил с печи дед.

— Здорово, дедуля! У тебя ведра не будет, коней бы напоить.
Молодой парень в зеленой гимнастерке вышел в дверь и крикнул:
— Товарищ лейтенант, тут дед живой есть, идите сюда.

— А с чего мне неживому быть? — дед хмуро слез с печки и подал парню ведро.

В хату вошли четверо, поздоровались и прошли к широкому столу. Игнат сразу признал в них офицеров.

— Здравия желаю, ваши благородия.

— Ты что, дед, перегрелся, какие мы тебе благородия?

Разложив на столе карту, офицеры тихо переговаривались.
— Надолго к нам, али так, у прогулку? — дед ехидно прищурил глаз.

— Не спрашивай, отец — средних лет чернявый военный с тремя кубиками в петлицах, повернулся к деду. — Сил у нас мало, а у них танки. Нам про все два ящика бутылок выдали вот, и воюй, как хочешь.

— Так что, вы их поить до смерти будите, што ли?

— Это такие бутылки, батя, что от пол-литры железо горит.
Офицеры за столом засмеялись.

— Хотя без артиллерии нам здесь долго не удержаться.

— Пошли со мной.

Дед накинул на спину теплую вязанку и вышел из хаты.
— Куда, дед? — старший лейтенант вышел вслед за ним.

— Ну, табе ж антилерия нада, пошли, — и он тихонько потопал к реке.

— Ермаков, возьми двух бойцов, сходите с дедом, что у него там?
Через час запряженная в двух косматых коньков подвода прикатила в деревню пушку. Солдат-возница соскочил с лошади и с радостью обратился: “Товарищ старший лейтенант, дед — золото, начальник склада. Пушка, шесть ящиков снарядов, коробка с прицелом. Там в лесу ребята грузят штук пятьдесят винтовок и гранат штук двести.
Дед, выставив бороду, гордо стоял возле пушки, широко расставив ноги. Старший лейтенант подошел к нему, обнял.

— Спасибо тебе, отец, от всей Красной Армии спасибо!

…А потом был бой. За деревней эта рота сожгла двенадцать танков, но и сама вся полегла. Дед потом долго ходил к ним на могилу посидеть, все приговаривая:
— Эх, хлопчики, хлопчики!

Умер он в голодном сорок шестом году.

А.САЗОНЕНКО.